Сижу, жду поезда. Встал с трудом, торопился, чтобы не опаздать, приехал на станцию, на входе получил бесплатную газету. Теперь жду поезда. Нет, он не опаздывает – он задерживается. Чувствую нотки нетерпения в душе: «Скорей бы он пришел, скорей бы он пришел!..». Я тороплюсь на работу. Работаю я в больнице, работа у меня хорошая, только я терпеть ее не могу. Поэтому, казалось бы, я должен быть рад, что поезд задерживается. А вот и нет. Я бы радовался, но я должен отработать свои часы, а потому как сознательный член общества, понимаю – раньше сядешь, раньше выйдешь. То есть я предвкушаю конец рабочего дня еще до его начала.
Поезд пришел, народ ринулся толпиться у дверей вагонов, не давая возможности новоприбывшим сойти. Торопятся занять места. Все толкаются, но никто зла не держит, все знают, что мы все товарищи по несчастью. Мы все ненавидим наши работы, нам всем хочется оторвать этот пластырь, как можно быстрее, чтоб не успеть почувствовать боли. От того мы так и торопимся и с каждым днем торопимся все больше.
Помню, когда был моложе, года четыре назад, я благородно выжидал, пока толпа рассосется и только потом с чувством собственного достоинства и с осознанием культурного превосходства шагал с перрона в вагон и гордо стоял всю дорогу. Стоя в вагоне, перетаптываясь с ноги на ногу, я понял, что интеллигенция, из-за брезгливости и воздержания от грубости и низости, всегда проигрывает хамству, которое ничем не поступится для достижения своих целей. Должен же кто-то постоять за права интеллигенции! В данном случае постоять, означало посидеть, в рамках приличия конечно.
Поэтому теперь я нахожу себя среди самых передовых штурмовиков, на пути к удачно занятому месту. Но чувство превосходства меня так и не покидает. Будучи довольно крупным представителем мужской особи, я в этой толпе немедленно завоевываю уважение своих товарищей по стаду, а потому почти всегда занимаю самые блатные места в вагоне.
Самые лучшие места в поезде, находятся в первом вагоне, а среди них, есть просто исключительные. Но сегодня я был неприятно удивлен – все блатные места уже были заняты на прошлой станции. Это бывает не часто, и объяснения этому явлению у меня нет. Обычно в этот час поезд приходит почти пустой, но время от времени, совершенно незакономерно, его умудряются заполонить обитатели предыдущей станции. И вот сегодня им это удалось. Ну, если люди уже сели, то их не сгонишь, это не то, что пихнуть локтем, пытающуюся закинуть свою ногу на подножку вагона, бабушку. Сидеть за права интеллигенции придется на обычном месте. Да, сгонять сидящих, это уже за рамками приличия. Мы же не звери! Хотя, если бы были зверями, я бы их мигом согнал - я объективно сильнее. Так что пусть скажут спасибо, что я еще не потерял последние признаки человеческого обличия.
Сажусь я на обычное, не блатное место, и понимаю, что путь сегодня будет не из легких. Сосед напротив, худощавый маленький наполеон с непропорционально крупными стопами, размера так, сорок седьмого. Я давно заметил, что у него непропорционально большие стопы. За четыре года ежедневного путешествия на одном и том же поезде, незнакомых лиц почти не осталось. Знакомых имен не прибавилось, а незнакомых лиц не осталось. Нет, ну у него просто до неприличия большие ноги, и еще наглые при этом! У меня тоже сорок седьмой, но я же не худощавый и не маленький. Во мне весу 115 кг - мне нужны большие стопы. А ему они зачем? Только место занимают. А ведь места в поезде не много. Я вообще считаю, что это асоциально с такими, не нужно большими стопами, ездить в общественном транспорте. Даже если за них отдельную плату брали бы, мне же от этого не легче. Но на самом деле я зла на него не держу. Он же, как и я, едет на работу и уже находится в ожидании окончания рабочего дня…
Ах, как жалко, что мы не звери! Всю дорогу, мы боремся за место на полу между скамейками… ну… так, чтоб не выходить за рамки приличия. Я читаю бесплатную газету, ту, что на входе на станцию получил, борюсь, в рамках приличия за место на полу для своих стоп - мщу хамству, а сам про себя думаю: «Скорей бы доехать, скорей бы доехать и не видеть эти лапы!..». Не люблю находиться в состоянии борьбы, а, кроме того, чем быстрее доеду, тем раньше начнется отсчет назад – к тому моменту, когда я смогу ехать в обратном направлении.
Наконец-то поезд подъезжает к долгожданной станции. Долгожданная станция это станция, которая на одну остановку раньше от той, на которой я выхожу. Прекрасно знаю, что передние двери третьего вагона чаще всего оказываются напротив выхода с перрона, но сидеть гораздо удобнее в первом. С другой стороны, если выходишь из первого, то придется плестись в хвосте огромной толпы, которая уже успевает выстроиться у эскалатора. Поэтому сидеть надо в первом, а выходить из третьего – это значит, что в тот момент, когда поезд тронется с предыдущей станции, я должен встать и перейти к выходу из третьего вагона. Я встаю, уступая отвоеванное место для стоп, ликующему "Наполеону". Он и не представляет того, что я знаю, что ему выходить на той же станции что и мне. За четыре года ежедневных поездок, почти не осталось незнакомых лиц, хотя имен не прибавилось. А еще он и не представляет, что зря ликует, потому что пока он будет наслаждаться своей псевдопобедой и ублажать свои стопы, я выйду из третьего вагона и опережу его в очереди к эскалатору. Ха! Жизнь все-таки не всегда такая, какой она нам кажется.
Но сегодня, как будто все против меня. Поезд не доехал третьим вагоном до выхода к эскалатору, машинист видимо тормознул раньше, и мне пришлось стоять в толпе. Я подумал: «Вполне возможно, что этот Наполеон, вышел прямо напротив эскалатора и теперь вдвойне ликует…» эта мысль вызвала у меня неприятные чувства, ведь он тоже терпеть не может свою работу, а доберется теперь быстрее меня. Я, толкаясь (только в рамках приличия), расчистил путь к цели и вырвался на свободу! Ну не совсем на свободу, все-таки я на работу еду.
Траектория пешеходного путешествия от поезда, к ближайшему месту, где я могу отбить карточку, досконально просчитана. Больница большая и у каждого входа стоит прибор для отбивания магнитных карточек. Отбил, и часики пошли. Работаю я ближе к дальнему входу, но захожу всегда через ближний. Чтоб как можно быстрее отбить карточку. Я на этом выигрываю минуты три в каждую сторону, это уже шесть минут в день, пять рабочих дней и это уже пол часа в неделю, два в месяц, двадцать четыре в год… Так вот, путь, то есть траектория от станции поезда, к ближайшему входу в больницу просчитана и проверена неоднократно, как самая быстрая из всех возможных. Все светофоры изучены, я срезаю углы по внутренней стороне радиуса поворота и иду по всем дворам, где можно пройти наискосок, все это для того чтоб дойти быстрее до работы и начать отсчет к окончанию этой пытки. Я иду быстрым шагом, как в строю, пока не дойду до входа в больницу и не отобью карточку, и тут темп ходьбы снижается, сам по себе, почти подсознательно.
Теперь, чтобы дойти до моего отделения, мне надо переться через всю больницу. Я иду не спеша принципиально, хотя внутренняя моя благовоспитанная порядочность заставляет прибавлять шаг. Так я иду во внутреннем конфликте по коридорам больницы, смотрю в пол. Я стараюсь не смотреть по сторонам, видимо боюсь, что люди вокруг заметят, что мне за себя стыдно и обидно.
Но сегодня все не как всегда. Почему-то непроизвольно поднял глаза, посмотрел вправо и увидел несколько людей сидящих в комнате ожидания. Комнатой это даже не назовешь, закуток, гавань в людном коридоре. Я знал что эта «комната ожидания» находится напротив отделения хирургической кардиологии, но я все-таки повернулся и посмотрел на табличку. Наверное, чтоб убедится, отталкиваясь от стучащейся в сознание мысли. Да. На самом деле «хирургическая кардиология». Я знаю это отделение, там, делают операции на открытом сердце. Я посмотрел еще раз на этих людей, которые сидят в этой гавани, в людном коридоре. Их лица были напряжены, одухотворенны, выражали глубокий страх и бесконечную надежду. Видно было, что это семья, и что сегодня они больше семья, чем обычно. Я понял что там, в отделении «хирургической кардиологии», уже не первый час, между жизнью и смертью, лежит их близкий. Я понял что, ежедневно ходя, по коридорам больницы смотря в пол и стиснув зубы, весь в борьбе с самим собой и трудовыми часами, оплакивая свою тяжелую ношу, я не раз видел такие же семьи и не замечал их боль. Испуганные, напряженные, надеющиеся, одухотворенные… они ждут жизни. Я же проматывая часы в ожидании окончания рабочего дня, жду смерти. Мне стало грустно и обидно за всех кто толпится у входа в вагоны прибывшего поезда, не давая выйти тем, кто хочет выйти. Почему же мы ждем жизни, только когда смерть стучится в наши двери? Я даже вспомнил, что среди знакомых лиц на поезде, у тех многих, имен которых, я не знаю, морщины стали глубже за четыре года ежедневных поездок, фиксируя недовольное жизнью выражение лица. А если человек не доволен жизнью, то, как мне кажется, он ничем другим довольным быть не может. Наверное, мне так кажется, потому что не могу представить себе человека довольного смертью. «Надо заняться чем-нибудь посущественнее» -подумал я, и пошел на работу. У меня очень хорошая работа, просто, я, ее терпеть не могу.
Владимир Дзякевич
Поезд пришел, народ ринулся толпиться у дверей вагонов, не давая возможности новоприбывшим сойти. Торопятся занять места. Все толкаются, но никто зла не держит, все знают, что мы все товарищи по несчастью. Мы все ненавидим наши работы, нам всем хочется оторвать этот пластырь, как можно быстрее, чтоб не успеть почувствовать боли. От того мы так и торопимся и с каждым днем торопимся все больше.
Помню, когда был моложе, года четыре назад, я благородно выжидал, пока толпа рассосется и только потом с чувством собственного достоинства и с осознанием культурного превосходства шагал с перрона в вагон и гордо стоял всю дорогу. Стоя в вагоне, перетаптываясь с ноги на ногу, я понял, что интеллигенция, из-за брезгливости и воздержания от грубости и низости, всегда проигрывает хамству, которое ничем не поступится для достижения своих целей. Должен же кто-то постоять за права интеллигенции! В данном случае постоять, означало посидеть, в рамках приличия конечно.
Поэтому теперь я нахожу себя среди самых передовых штурмовиков, на пути к удачно занятому месту. Но чувство превосходства меня так и не покидает. Будучи довольно крупным представителем мужской особи, я в этой толпе немедленно завоевываю уважение своих товарищей по стаду, а потому почти всегда занимаю самые блатные места в вагоне.
Самые лучшие места в поезде, находятся в первом вагоне, а среди них, есть просто исключительные. Но сегодня я был неприятно удивлен – все блатные места уже были заняты на прошлой станции. Это бывает не часто, и объяснения этому явлению у меня нет. Обычно в этот час поезд приходит почти пустой, но время от времени, совершенно незакономерно, его умудряются заполонить обитатели предыдущей станции. И вот сегодня им это удалось. Ну, если люди уже сели, то их не сгонишь, это не то, что пихнуть локтем, пытающуюся закинуть свою ногу на подножку вагона, бабушку. Сидеть за права интеллигенции придется на обычном месте. Да, сгонять сидящих, это уже за рамками приличия. Мы же не звери! Хотя, если бы были зверями, я бы их мигом согнал - я объективно сильнее. Так что пусть скажут спасибо, что я еще не потерял последние признаки человеческого обличия.
Сажусь я на обычное, не блатное место, и понимаю, что путь сегодня будет не из легких. Сосед напротив, худощавый маленький наполеон с непропорционально крупными стопами, размера так, сорок седьмого. Я давно заметил, что у него непропорционально большие стопы. За четыре года ежедневного путешествия на одном и том же поезде, незнакомых лиц почти не осталось. Знакомых имен не прибавилось, а незнакомых лиц не осталось. Нет, ну у него просто до неприличия большие ноги, и еще наглые при этом! У меня тоже сорок седьмой, но я же не худощавый и не маленький. Во мне весу 115 кг - мне нужны большие стопы. А ему они зачем? Только место занимают. А ведь места в поезде не много. Я вообще считаю, что это асоциально с такими, не нужно большими стопами, ездить в общественном транспорте. Даже если за них отдельную плату брали бы, мне же от этого не легче. Но на самом деле я зла на него не держу. Он же, как и я, едет на работу и уже находится в ожидании окончания рабочего дня…
Ах, как жалко, что мы не звери! Всю дорогу, мы боремся за место на полу между скамейками… ну… так, чтоб не выходить за рамки приличия. Я читаю бесплатную газету, ту, что на входе на станцию получил, борюсь, в рамках приличия за место на полу для своих стоп - мщу хамству, а сам про себя думаю: «Скорей бы доехать, скорей бы доехать и не видеть эти лапы!..». Не люблю находиться в состоянии борьбы, а, кроме того, чем быстрее доеду, тем раньше начнется отсчет назад – к тому моменту, когда я смогу ехать в обратном направлении.
Наконец-то поезд подъезжает к долгожданной станции. Долгожданная станция это станция, которая на одну остановку раньше от той, на которой я выхожу. Прекрасно знаю, что передние двери третьего вагона чаще всего оказываются напротив выхода с перрона, но сидеть гораздо удобнее в первом. С другой стороны, если выходишь из первого, то придется плестись в хвосте огромной толпы, которая уже успевает выстроиться у эскалатора. Поэтому сидеть надо в первом, а выходить из третьего – это значит, что в тот момент, когда поезд тронется с предыдущей станции, я должен встать и перейти к выходу из третьего вагона. Я встаю, уступая отвоеванное место для стоп, ликующему "Наполеону". Он и не представляет того, что я знаю, что ему выходить на той же станции что и мне. За четыре года ежедневных поездок, почти не осталось незнакомых лиц, хотя имен не прибавилось. А еще он и не представляет, что зря ликует, потому что пока он будет наслаждаться своей псевдопобедой и ублажать свои стопы, я выйду из третьего вагона и опережу его в очереди к эскалатору. Ха! Жизнь все-таки не всегда такая, какой она нам кажется.
Но сегодня, как будто все против меня. Поезд не доехал третьим вагоном до выхода к эскалатору, машинист видимо тормознул раньше, и мне пришлось стоять в толпе. Я подумал: «Вполне возможно, что этот Наполеон, вышел прямо напротив эскалатора и теперь вдвойне ликует…» эта мысль вызвала у меня неприятные чувства, ведь он тоже терпеть не может свою работу, а доберется теперь быстрее меня. Я, толкаясь (только в рамках приличия), расчистил путь к цели и вырвался на свободу! Ну не совсем на свободу, все-таки я на работу еду.
Траектория пешеходного путешествия от поезда, к ближайшему месту, где я могу отбить карточку, досконально просчитана. Больница большая и у каждого входа стоит прибор для отбивания магнитных карточек. Отбил, и часики пошли. Работаю я ближе к дальнему входу, но захожу всегда через ближний. Чтоб как можно быстрее отбить карточку. Я на этом выигрываю минуты три в каждую сторону, это уже шесть минут в день, пять рабочих дней и это уже пол часа в неделю, два в месяц, двадцать четыре в год… Так вот, путь, то есть траектория от станции поезда, к ближайшему входу в больницу просчитана и проверена неоднократно, как самая быстрая из всех возможных. Все светофоры изучены, я срезаю углы по внутренней стороне радиуса поворота и иду по всем дворам, где можно пройти наискосок, все это для того чтоб дойти быстрее до работы и начать отсчет к окончанию этой пытки. Я иду быстрым шагом, как в строю, пока не дойду до входа в больницу и не отобью карточку, и тут темп ходьбы снижается, сам по себе, почти подсознательно.
Теперь, чтобы дойти до моего отделения, мне надо переться через всю больницу. Я иду не спеша принципиально, хотя внутренняя моя благовоспитанная порядочность заставляет прибавлять шаг. Так я иду во внутреннем конфликте по коридорам больницы, смотрю в пол. Я стараюсь не смотреть по сторонам, видимо боюсь, что люди вокруг заметят, что мне за себя стыдно и обидно.
Но сегодня все не как всегда. Почему-то непроизвольно поднял глаза, посмотрел вправо и увидел несколько людей сидящих в комнате ожидания. Комнатой это даже не назовешь, закуток, гавань в людном коридоре. Я знал что эта «комната ожидания» находится напротив отделения хирургической кардиологии, но я все-таки повернулся и посмотрел на табличку. Наверное, чтоб убедится, отталкиваясь от стучащейся в сознание мысли. Да. На самом деле «хирургическая кардиология». Я знаю это отделение, там, делают операции на открытом сердце. Я посмотрел еще раз на этих людей, которые сидят в этой гавани, в людном коридоре. Их лица были напряжены, одухотворенны, выражали глубокий страх и бесконечную надежду. Видно было, что это семья, и что сегодня они больше семья, чем обычно. Я понял что там, в отделении «хирургической кардиологии», уже не первый час, между жизнью и смертью, лежит их близкий. Я понял что, ежедневно ходя, по коридорам больницы смотря в пол и стиснув зубы, весь в борьбе с самим собой и трудовыми часами, оплакивая свою тяжелую ношу, я не раз видел такие же семьи и не замечал их боль. Испуганные, напряженные, надеющиеся, одухотворенные… они ждут жизни. Я же проматывая часы в ожидании окончания рабочего дня, жду смерти. Мне стало грустно и обидно за всех кто толпится у входа в вагоны прибывшего поезда, не давая выйти тем, кто хочет выйти. Почему же мы ждем жизни, только когда смерть стучится в наши двери? Я даже вспомнил, что среди знакомых лиц на поезде, у тех многих, имен которых, я не знаю, морщины стали глубже за четыре года ежедневных поездок, фиксируя недовольное жизнью выражение лица. А если человек не доволен жизнью, то, как мне кажется, он ничем другим довольным быть не может. Наверное, мне так кажется, потому что не могу представить себе человека довольного смертью. «Надо заняться чем-нибудь посущественнее» -подумал я, и пошел на работу. У меня очень хорошая работа, просто, я, ее терпеть не могу.
Владимир Дзякевич
больше трёх лет езжу на поезде, так что всё очень знакомо :)
ОтветитьУдалить